Диакон Димитрий ЮРЕВИЧ

ПРОФЕССОР Н. Н. ГЛУБОКОВСКИЙ:
БИБЛЕИСТ, ОПЕРЕДИВШИЙ ВРЕМЯ
(к 140-летию со дня рождения)

Николай Никанорович Глубоковский без преувеличения может быть назван величайшим русским библеистом XX века. Как точно заметил о нем один исследователь, он «счастливо сочетал в себе широту богословских, филологических, исторических и церковно-общественных интересов с глубиной проникновения в предмет своего рассмотрения при скрупулезном внимании к имевшейся по нему литературе»¹. Проявив себя вначале как историк Церкви блестящим сочинением о блаженном Феодорите, епископе Киррском, все силы последующих лет своей жизни он посвятил изучению Священного Писания, успешно сочетая эту деятельность с немногочисленными, но точными и важными высказываниями о современной ему церковно-общественной ситуации. Талант Н. Н. Глубоковского был настолько велик, что его труды в ряде случаев предвосхитили развитие библеистики XX века и до сих пор не потеряли актуальности.

Родился² будущий ученый 6 (19 по новому стилю) декабря 1863 г. в селе Кичменгский Городок Никольского уезда Вологодской губернии в семье бедного сельского священника Никанора Петровича Глубоковского. В большой семье, насчитывавшей пять братьев и две сестры, он был седьмым, самым младшим ребенком. Через три года, в 1866 году, его отец умер и семья оказалась в трудном положении: старший брат еще учился на 5 курсе семинарии, а сестры были не пристроены. Вскоре старшая сестра вышла замуж и вся семья переехала к новому зятю – священнику В. М. Попову. Здесь под присмотром матери и воспитывался Николай Глубоковский, который получил первоначальное образование под руководством сестры и зятя, посещая также занятия в местной церковно-приходской школе. С 1873 по 1878 он учился в Никольском духовном училище, а затем – в Вологодской семинарии, которую окончил в 1884 году первым студентом и поэтому был направлен за казеный счет в Московскую духовную академию, где проучился пять лет (1884-1889), покольку брал академический отпуск по болезни на четвертом курсе.

Николай Никанорович окончил МДА в июне 1889 года первым кандидатом-магистрантом и был оставлен стипендиатом для подготовки к профессуре на кафедре общецерковной истории. С июня 1889 года по август 1890 года под руководством известного церковного историка профессора Алексея Петровича Лебедева (1845-1908) молодой ученый писал кандидатское сочинение о блаженном Феодорите, епископе Киррском, переработанное потом в магистерскую диссертацию.

Печататься Н. Н. Глубоковский начал, еще будучи воспитанником семинарии и студентом академии, однако именно диссертация «Блаженный Феодорит, епископ Киррский», защищенная 10 июля 1890 года, принесла автору не только степень магистра, но и широкую известность. Сочинение вызвало широкий отклик и высокую оценку российских и зарубежных патрологов и историков Церкви.

Например, его руководитель, профессор А. П. Лебедев, в своем официальном отзыве заявил, что труд заслуживает не только кандидатской степени (с какой целью он был представлен), и не магистерской лишь (каковой он был удостоен), а даже докторской.³ Один из наиболее значительных историков Церкви того времени, немецкий протестантский профессор Адольф фон Гарнак (1851-1930) специально изучал русский язык, чтобы ознакомиться с магистерской работой Н. Н. Глубоковского в оригинале, и также дал на нее «высокопохвальный отзыв»⁴.

Осенью 1889 года в судьбе Н. Н. Глубоковского произошел неприятный поворот: в МДА не было свободных профессорских вакансий и его, в соответствии с общепринятой практикой того времени, направили для преподавания в провинциальную Воронежскую духовную семинарию. Похоже, это было нелегким испытанием для молодого ученого, поскольку спустя восемь лет в особой записке «К вопросу о нуждах духовно-академического образования»⁵ он уделил целый раздел вопросу о подготовке молодых преподавательских кадров. Пережив на собственном опыте трагедию временного расставания с академической средой, Николай Никанорович писал об недопустимости той ситуации, когда молодые ученые, окончившие академию и полностью построившие свою жизнь в видах дальнейших научных исследований, вдруг оказывались выброшенными за борт духовных академий всего лишь по причине отсутствия свободных преподавательских мест. Н. Н. Глубоковский предлагал в этом случае вводить в расписание академий специальные дополнительные часы, дабы удержать подготовленные перспективные молодые кадры в рамках академических структур путем прекрасной для них возможности приобретать преподавательский опыт, читая спецкурсы. К сожалению, практика нынешних духовных академий в сфере подготовки новых кадров нередко повторяет ситуацию конца XIX века, поэтому мысли Н. Н. Глубоковского остаются актуальными до сих пор.

Целый год (с 18 октября 1890 по 21 октября 1891) провел Николай Никанорович в Воронежской духовной семинарии в качестве преподавателя Священного Писания.

К счастью, усилия и талант молодого ученого были все-таки замечаны, и в 1891 году он был приглашен на кафедру Священного Писания Нового Завета в СПбДА, на которой трудился сначала в должности доцента, далее с 1894 по 1898 год — в должности экстраординарного профессора, а затем — в качестве ординарного профессора вплоть до 1919 г., когда ему пришлось перейти в Петроградский богословский институт в связи с закрытием академии.

Момент занятия им кафедры Нового Завета в СПбДА в 1891 году также не лишен драматизма: в качестве претендента на эту кафедру влиятельный профессор Василий Васильевич Болотов рекомендовал Александра Петровича Рождественского (1854-1930) и тот был избран большинством голосов (9 против 4). Но на том же заседании Ученого совета ректором, будущим выдающимся митрополитом Санкт-Петербургским, а тогда еще викарным епископом Выборгским Антонием (Вадковским) была предложена кандидатура Н. Н. Глубоковского. Через 10 дней митрополит Новгородский, Санкт Петербургский и Финляндский Исидор (Никольский, 1799-1892) утвердил своей резолюцией именно кандидатуру Николая Никаноровича.

Надо заметить, что профессор В. В. Болотов высказывал в отношении Н. Н. Глубоковского некоторые опасения, считая его более историком, нежели экзегетом Священного Писания, слишком порывистым человеком, который «не вслушивается в тон факта», понимает его «в другом регистре и другом цвете», втолковывает в тексты «свою мысль», слышит «призвуки» и «тонкие намеки», которых в них нет.⁶ И даже если некоторые современные исследователи (Т. А. Богданова) правы в том, что непростое «вхождение в академическую корпорацию надолго осложнило положение Глубоковского в академии, внесло дополнительное напряжение и окраску в научную деятельность (в частности в столкновения с А. П. Рождественским, занявшим вскоре кафедру Священного Писания Ветхого Завета)»⁷, то уж никак нельзя согласиться с тем, что хотя «Болотов и Глубоковский были славой и гордостью Академии», «первый был ее любимым детищем», а «второй – скорее инородным телом и развивался, самоутверждаясь и встречая сопротивление чужой для него среды».⁸ Опасения В. В. Болотова (и связанное с ними мнение Т. А. Богдановой) не подтвердились: в дальнейшей деятельности Николай Никанорович проявил себя прежде всего как блестящий, «непревзойденный» (по выражению архимандрита Ианнуария (Ивлиева)⁹) экзегет, прекрасно вписавшийся в научную среду Санкт-Петербургской духовной академии, которая в конце XIX-начале XX века славилась именно школой библейской экзегетики.

Возможные шероховатости первоначального вхождения Н. Н. Глубоковского в профессорско-преподавательскую корпорацию СПбДА были вскоре изглажены блестящей деятельностью ученого на ниве библеистики. Это подтверждается тем, насколько сильно ценил Николай Никанорович свое положение профессора в СПбДА, не допуская никаких служебных совмещений и отказываясь от многократных приглашений в его адрес на профессорские кафедры в Санкт-Петербургском и Московском университетах.¹⁰

Петербургский период жизни и деятельности ученого был наиболее значительным и плодотворным. Главным предметом своего изучения Н.Н. Глубоковский избрал жизнь и труды апостола Павла. В работе «Благовестие христианской свободы в послании святого апостола Павла к Галатам» Н. Н. Глубоковский рассказывает историю избрания им этого послания в качестве одного из основных направлений научной деятельности. «Когда я, — пишет Н. Н. Глубоковский, — в качестве новоназначенного доцента СПбДА по кафедре Священного Писания Нового Завета в ноябре 1891 г. представлялся престарелому попечителю академии, митрополиту Новгородскому, С. Петербургскому и Финляндскому, первенствующему члену Св. Синода Исидору, он предложил мне специально сосредоточиться на каком-либо из писаний Павловых и, в частности, указал послание к Галатам. Считая для себя безусловно обязательным такой завет этого великого святителя, который обеспечил мне самое назначение в Академию, я в 1892–1894 гг. занялся названным посланием, закончив 24 января 1895 года свои первоначальные записи»,¹¹ которые читались затем студентам сначала отдельно, потом — в составе общего курса. Этот материал в сокращенном виде в 1903 году вошел в статью в «Православной богословской энциклопедии», а полностью был опубликован в журнале «Странник» (1902, №5-8), и выпущен отдельно под названием «Благовестие христианской свободы в послании святого апостола Павла к Галатам: сжатый обзор апостольского послания со стороны его первоначальных читателей, условий происхождения, по содержанию и догматически-историческому значению». Спустя 30 лет (в 1935 г.), уже в эмиграции, в Софии, Н.Н. Глубоковский опубликовал этот труд с «некоторой, совершенной в беженстве переделкой».¹² Хотя он пишет, что за эти 30 лет ему «не приходилось внимательно возвращатся к данному предмету»,¹³ указанная работа органически вписывается в его научную деятельность всех последних 40 лет жизни, направленную на изучение трудов «апостола язычников».

В 1896 году Н. Н. Глубоковский выступил с актовой речью «Обращение Савла и Евангелие святого апостола Павла». Она вошла в состав его докторской диссертации «Благовестие святого апостола Павла по его происхождению и существу» (СПб., 1897), а диссертация, в свою очередь, стала ядром громадного одноименного исследования в трех книгах¹⁴.

Многочисленные отзывы на это сочинение однозначно говорили о том, что, как выразился профессор Киевской духовной академии М. Э. Поснов (1873-1931), оно стало «чрезвычайным явлением в русской богословской литературе»¹⁵. Профессор Московской духовной академии М. Д. Муретов (1850-1917) писал в 1897 году, что даже та седьмая часть труда Н. Н. Глубоковского (299 страниц), которая была представлена на соискание докторской степени, «по содержащимся в ней предметам представляет такую полную энциклопедию новейшей литературы, какой до сих пор не имеет ни одна из западноевропейских литератур»¹⁶.

В чем же значение этого труда Н. Н. Глубоковского?

Рассматривать сочинение ученого необходимо в контексте идейной полемики, происходившей на рубеже XIX-XX веков в области библеистики. Один из острых, в чем-то болезненных вопросов был поставлен еще в XIX веке ново-тюбингенской (или бауровой) богословской школой в лице таких влиятельных тогда ученых, как Ф. Х. Баур (Baur, 1792-1860), его ученик Д. Ф. Штраус (Strauss, 1808-1874), А. Ричль (Ritschl, 1822-89) и упомянутый выше А. фон Гарнак. Согласно взглядам Ф. Х. Баура, в ранний период своего существования Церковь не выходила за рамки тогдашнего иудаизма, за исключением лишь веры в мессианизм Иисуса и учения о воскресении мертвых. Данный период в жизни первохристианской общины он назвал «петринизмом» (по имени ап. Петра), антитезой которому, по мнению ученого, стал «паулизм» – или учение и деятельность ап. Павла, который, якобы, не только полностью отрицал Ветхий Завет, но и существенным образом исказил учение Иисуса Христа, увидев в Нем Бога, чему Сам Иисус, по мнению Ф. Х. Баура, не учил. Противостояние «петринизма» и «паулизма» закончилось, по мысли немецкого исследователя, «синтезом» в виде работ апостола Иоанна Богослова.¹⁷

Таким образом, апостол Павел представлялся не верным учеником Христовым, а исказителем Его учения, сделавшим крайние выводы из Его проповеди. По мысли вышеуказанных ученых, исходным пунктом для формирование апостолом Павлом «своего» учения стало явление на пути в Дамаск, когда он, всегда болезненный, переживавший к тому же религиозный кризис, «объективировал» свои муки и вопль своей совести во внешнем видении. Это видение, которому они приписывали исключительно субъективный характер, и стало началом его нового жизненного призвания – апостольства. Такой же мечтательный, нереальный характер имели, по их мнению, и явления воскресшего Христа апостолу Петру и другим лицам первохристианской общины (см. 1 Кор. 15:4-8). Отсюда делался вывод, что «христианство – это миф, обязанный своим возникновением Савлу из Тарса, человеку физически больному и душевно неуравновешенному»¹⁸.

Учеными-рационалистами происхождение учения апостола Павла представлялось как некий синтез различных релгиозных философских идей. Богословие Павла, по выражению профессора М. Э. Поснова, расщеплялось «по нитям», каждая из которых старательно прикреплялась к какому-либо известному учению: к иудаизму, талмудизму, идеям книги Пермудрости Соломона, эллинизму (в частности – к греко-римскому стоицизму), и так далее.

Поэтому задачей профессора Н. Н. Глубоковского было показать, что апостол Павел – верный ученик Господа, что учение «апостола язычников», расщепленное отрицательными критиками на отдельные ниточки, может и должно быть вновь собрано в единый материал, который имеет своим источником непосредственно Евангелие Иисуса Христа. Для этого ученому нужно было освободить и распутать каждую из нитей учения апостола Павла, с тем, чтобы вывести их из искусственных рамок, придуманных рационалистами, и вернуть в первоначальную ткань богословия апостола.

В своем капитальном труде Н. Н. Глубоковский по каждому спорному пункту излагает точку зрения отрицательной критики, и показывает, что для достижения своей цели (объяснения учения апостола Павла с естественной точки зрения) критике приходится или преувеличивать смысл и значение тех текстов и выражений, которые приводятся как параллель и аналогия павловым писаниям, или же преуменьшать достоинство и содержание посланий апостола. Путем всесторонней экзегезы Н. Н. Глубоковский показывает, что в большинстве случаев приводимые в качестве параллельных тексты поняты в «источниках» неправильно и имеют иной смысл. А выяснив с помощью глубокого экзегетического анализа учение апостола Павла, он показывает, какая громадная пропасть лежит между апостолом Павлом и его мнимыми «источниками»¹⁹.

По мнению профессора М. Э. Поснова, основное значение рассматриваемого труда Н. Н. Глубоковского заключается в блестящем самостоятельном экзегезисе произведений ап. Павла. «При естественном компилятивном состоянии русской богословской науки чрезвычайно редкие авторы, которым удается встать на собственные ноги, вызывают у нас восторг и старательно отмечаются на Западе, – пишет М. Э. Поснов. – <...> Таким самостоятельным русским исследователем был в 90-х годах прошлого [XIX-го] века проф. В. В. Болотов в своих, к сожалению, слишком специальных трудах в области истории Церкви. В наше время такую научную самостоятельность обнаружил в экзегетике проф. Н. Н. Глубоковский. <...> Свой экзегезис он дает на основании собственых филологических, библейско-богословских, исторических и других познаний, вместо того, чтобы пользоваться чужими толкованиями, так или иначе приспособляя или подгоняя их»²⁰. Как актуально звучат эти слова при нынешнем плачевном состоянии русской библеистики, до сих пор не оправившейся от 80-летнего атеистического почти полного разгрома! Компилятивный характер трудов многих нынешних российских исследователей усугубляется тем, что ряд из них слепо ориентируется на ту или иную западную библейскую школу, не отдавая себе отчета, что многие из современных традиций западной науки коренятся в ее своеобразном развитии в течение XVII-XIX веков. К сожалению, мысль о противопоставлении «паулизма» Христову и раннецерковному учению до сих пор встречается в трудах западных богословов. При этом важно помнить о том достойном ответе, который смог дать Н. Н. Глубоковский, не только опровергнув ложные взгляды, но и предложив положительное толкование. В силу обширности его работы аргументы в пользу происхождения учения апостола Павла из Божественного Откровения приходится оставить за рамками данной статьи; но всякому исследователю Нового Завета, столкнувшемуся с проблемой «паулизма», непременно нужно обратиться к работе Н. Н. Глубоковского для более глубокого и детального анализа возникающих при этом вопросов.

В последующие годы Н. Н. Глубоковский продолжил линию, идущую от его работы над посланием к Галатам: работа стала мыслиться им как первая часть христианской трилогии, составленной из следующих разделов:

1) «Благовестие христианской свободы (послание к Галатам)»;

2) «Благовестие христианской святости (послание к Евреям)» и

3) «Благовестие христианской славы (Апокалипсис)».

Вторая часть объемом около 3000 страниц, в которой Н. Н. Глубоковский считал вполне возможным рассматривать святого апостола Павла как автора послания к Евреям (хотя уже в то время большинство экзегетов всех направлений отрицали это), не была опубликована полностью, а фрагменты ее выходили в «Ежегоднике Софийского богословского факультета» в 1927–37 гг. Третья часть вышла посмертно в 1966 г. в Джорданвиле²¹ и переиздана в прошлом году в Санкт-Петербурге.

Кроме названной трилогии Н. Н. Глубоковский занимался также исследованиями Евангелий и книги Деяний. В своей работе «Евангелия и их благовестие о Христе-Спасителе и Его искупительном деле» (София, 1932) он объясняет важную для того времени и не утратившую ныне своей актуальности «синоптическую проблему» единством церковного предания, которое по-разному изложено евангелистами в зависимости от их конкретных задач и нужд церквей-адресатов. Как замечает прот. Александр Мень, «Н. Н. Глубоковский всегда критически смотрел на поспешные и спорные гипотезы в отношении Нового Завета и предпочитал традиционные точки зрения, подкрепляя их продуманными научно-историческими доводами».²² В том же году в Софии вышла его работа «Святой Лука, евангелист и дееписатель», где он видит в спутнике апостола Павла Луке автора Евангелия и книги Деяний.

Другим направлением деятельности в петербургский период жизни ученого было составление подробного текстологического комментария на церковно-славянский и русский переводы Евангелий. Поводом к этому послужило обращение в 1892 году обер-прокурора Святейшего Синода К. П. Победоносцева к ректорам духовных академий с просьбой дать анализ неточностей славянского и русского переводов Нового Завета. Ректор СПбДА епископ Выборгский Антоний (Вадковский) поручил эту задачу Н. Н. Глубоковскому, с которой тот справился блестяще. К декабрю того же года он подает свои замечания и поправки на текст Евангелия от Матфея, к 13 февраля следующего года – на Евангелие от Марка, к 1 сентября 1893 года – на Евангелие от Луки. Заключительная, четвертая часть рукописи Н. Н. Глубоковского (посвященная Евангелию от Иоанна) была подана 10 апреля 1897 года. Рукописный объем этого труда составил более тысячи страниц, причем в присланном К. П. Победоносцевым особом экземпляре Нового Завета с широкими полями поправки были сделаны почти к каждому стиху Евангелий!²³ Впоследствии эту рукопись использовал К.П. Победоносцев при составлении собственного перевода Нового Завета.²⁴ Затем ее следы теряются в Синодальном архиве, пока сам ученый не обнаруживает ее там в 1920 году.²⁵ После его вынужденного отъезда из России рукопись вновь остается вне поля зрения исследователей вплоть до середины 1980-х годов, когда ее ввел в научный оборот профессор СПбДА протоиерей Владимир Сорокин.²⁶ В этом труде Н. Н. Глубоковский пишет, что был «не склонен следовать примеру новейших критиков, вычеркивающих целые отделы» из новозаветного текста и охотнее подражал «святителю Филарету Московскому, который говорил, что лучше иметь текст более полный». Ученый считал, что следует достигать ясности текста не путем истолковательного перевода или художественного парафраза, а составлением комментария на темные места.²⁷ Пересмотр перевода на славянский язык он считал делом сложным оттого, что не сохранился оригинальный кирилло-мефодиевский текст, который он предлагал попытаться восстановить²⁸ (несколько позже с проектом критического издания Славянской Библии выступил профессор СПбДА И. Е. Евсеев).

Весьма любопытное отношение Н. Н. Глубоковского к Славянской Библии кратко, но очень емко выражено в его небольшой одноименной статье, написанной в 1932 в эмиграции (в Софии).²⁹ «Наша Славянская Библия, – пишет он, – дает органическое объединение Ветхого и Нового Завета, где первый свидетельствует об историческом предуготовлении второго, который описывает уже всецелое, божественное завершение всемирного процесса. Посему вся Славянская Библия по своему идейному характеру оказывается христианской книгой, хотя и различной по силе выражения этой стихии согласно ходу вселенской истории»³⁰. Он показывает, что такая «христианизация» правомерна и что здесь нет «пристрастного перенесения позднейшего на раннейшее, которое естественно рисуется подготовляющим и оправдывающим моментом».³¹ Это парадоксальное, на первый взгляд, утверждение Н. Н. Глубоковский объясняет коренной связью Славянской Библии с греческим переводом Семидесяти, сделанном в III-II веках до Р. Х. Последний, по его мысли, ценен оттого, что популяризовал «по всему тогдашнему свету персоналистический универсальный мессианизм», нашедший свое раскрытие два века спустя в христианской Церкви, и оттого, что был лишен текстуальной ограниченности, присущей позднейшему масоретскому тексту, в котором «еврейская Библия стала националистически-мессианской».³² Главное отличие перевода LXX, по мнению Н. Н. Глубоковского «в персоналистически-мессианском характере пророчеств, которые потом вполне логично и нормально получили христианское применение в отношении личности Господа Искупителя».³³ Ученый подчеркивает, что в этом нет «хронологически-обусловленной тенденциозности», поскольку «в период совершения этого перевода (в Александрии за время от Птоломея Филадельфа до Птоломея III Евергета между 285 и 221 г.г. до Р. Х.), разумеется, не было христианства даже в более и мне ясном предведении и не существовало специальных мессианских напряжений в предполагаемых производящих кругах», в пользу чего он приводит ряд аргументов³⁴. Вывод исследователя таков: «сопоставление еврейской масоретской Библии и греческого перевода LXX в объективном историческом освещении и беспристрастном толковании научно заставляет меня формулировать в итоге, что греческая интерпретация воспроизводит независимый от масоретского еврейский текстуальный тип»³⁵. Это предположение ученого, что различия между масоретским текстом и греческим переводом Семидесяти обусловлены их восхождением к разным редакциям древнееврейского текста Ветхого Завета, существовавшим в III-I веках до Р. Х., блестяще подтвердилось в ходе анализа библейских рукописей Мертвого моря, найденных в районе Кумрана в 1947-1952 годах³⁶.

Из своего смелого, но, гениально опередившего свое время утверждения о том, что перевод LXX восходит к независимой от масоретской редакции еврейского текста, Н. Н. Глубоковский делает справедливый вывод о том, что в таком случае немалую ценность для библеистики представляют перевод Семидесяти наряду со Славянской Библией: «по своему соответствию LXX-ти и славянский перевод получает высокий и широкий интерес» и «приобретает особую религиозно-научную важность, как памятник древнейшей библейской традиции и как почтенный свидетель византийско-греческого оригинала для священного Кирилло-Мефодиевского труда»³⁷. В этой перспективе становится понятной важность проекта, получившего начало в 1915 году в Библейской комиссии при Петроградской духовной академии, целью которого было критическое издание Славянской Библии в 9 томах (6 томов Ветхого Завета и 3 тома Нового), проекта, прерванного «бешеным и диким большевизмом». Тем не менее, по мысли ученого, важность славянского текста Библии в богослужебном строе Славянских Православных Церквей имеет не только богословское, но и общеславянское значение, сего ради «нельзя сочувствовать, а нужно противиться вытеснению из нашего православного богослужения этого родоначальника и Ангела-хранителя нашего разными националистическими суррогатами, чаще всего вульгарно-грубыми, принижающими божественную выспренность до простонародной ординарности, взаимно разобщающими славянские народы даже в общественной молитве, а тем самым ослабляющими всех братьев-славян»³⁸.

Вопрос Славянской Библии в качестве одного из основных вопросов русской библеистики XIX-начала XX века Н. Н. Глубоковский характеризовал в своем весьма оригинальном труде, посвященном попытке анализа состояния русской богословской науки в XIX-начале XX века. Еще в 1919 году ученый написал книгу «Богословие (обзор науки)», изданную в Петрограде³⁹. А в 1928 году в Варшаве выходит его более пространный труд «Русская богословская наука в ее историческом развитии и новейшем состоянии»⁴⁰. Воистинну титанический по своему замыслу и блестящий по воплощению, этот труд до сих пор является прекрасным путеводителем по извилистым путям русской академической богословской науки XIX-начала XX веков⁴¹.

Особой сферой деятельности ученого была забота об улучшениях в сфере духовного образования. На протяжении нескольких лет в начале 1890-х годов он указывал (в своих отчетах о годичных приемных испытаниях в СПбДА по Священному Писанию Нового Завета) на низкий уровень экзаменующихся, причиной чего видел дефекты в процессе семинарского образования. Начальствующими отчеты на первых порах были «приняты неблагосклонно» и Н. Н. Глубоковскому было предписано представить свою программу по Писанию Нового Завета для семинарий, что и было им сделано в 1895 году. Вместе с этим он направил в Учебный комитет особую записку, которая вначале «навлекла на автора неудовольствие», однако впоследствии возымела действие и стала основой для пересмотра Учебным комитетом семинарской программы по Священному Писанию.⁴² Одна из важнейших мыслей этой записки до сир пор сохраняет свое значение не только в сфере библеистики, но в области гуманитарных наук в целом: «лектор, – пишет Н. Н. Глубоковский, – должен давать цельное, закругленное и научно обоснованное понятие о предмете, почему надо говорить не столько о фактах во всех их подробностях (предполагая их в главнейшем известными своим слушателям), сколько извлекать мысли из фактов. Вместе с сообщением студентам точных сведений следовало бы воспитать в них твердый навык к самостоятельной научной работе в области новозаветной экзегетики, чтобы после им приходилось лишь применяться к частнейшим вопросам и обогощаться со стороны фактического материала, но не колебаться насчет принципиальной, научно-православной точки зрения»⁴³.

В мае следующего, 1896 года Н. Н. Глубоковский был приглашен в качестве члена образованной при Санкт-Петербургской духовной академии Комиссии «для рассуждения о желательных изменениях в действующем академическом Уставе». Сюда профессор подает записку, изданную позже под названием «К вопросу о нуждах духовно-академического образования»⁴⁴.

В ней он обозначает проблемы, которые до сих пор дают о себе знать в системе духовного образования. Прежде всего – это огромное количество разнопрофильных предметов и отсутствие специализации, в результате чего творческие силы студентов гибнут, перегруженные потоком информации, трудным для восприятия и осознания. Однако, как резонно замечает Николай Никанорович, все богословские дисциплины настолько взаимосвязаны между собой, что если пойти по пути введения в духовных школах специализации в привычном для светских ВУЗов смысле, то такое образование в богословской сфере будет однозначно ущербным.

Что же предлагает проницательный профессор?

В занятиях студентов, говорит он, «невольно замечается значительная разбросанность, потому что сосредотачиваясь с равным усердием на всех предметах, они развлекаются в разные стороны и бывают не в силах объединить их в чем-нибудь более конкретном, придающим живой и осязательный смысл их многообразным работам. <...> ...Нужно принимать во внимание и индивидуальные особенности, почему каждый человек чувствует склонность и имеет способность лишь к известным предметам... <...> Все приведенные наблюдения и соображения убеждают меня в том, что для студенческих занятий была бы желательна бóльшая «сосредоточенность». На этом термине я делаю специальное ударение, чтобы отличить его от специализации, которую совсем не защищаю и не подразумеваю. Полагаю, что – в строгом смысле – последняя всего менее дозволительна. По самому существу богословского знания в нем все так неразрывно связано, что замыкаться в слишком тесном кругу было бы крайне опасно, поскольку это способствовало бы образованию узкой односторонности, а в научном отношении вело бы к ограниченной недальнозоркости и мелочной скурпулезности, весьма гибельной для научного знания. <...> Но сосредоточенность – совсем другое дело. Она ничуть не мешает основательному знанию, а только объединяет его и потому созидается на нем. Она заботится только о том, чтобы свои научные занятия каждый студент мог свести к одному знаменателю и располагал их с осмысленной и понятной для него систематичностью»⁴⁵.

Как же достичь такой сосредоточенности? – Основной путь для этого Н. Н. Глубоковский видит в самостоятельном написании студентами специальных работ, прежде всего – кандидатских диссертаций.⁴⁶ Полезна будет, с его точки зрения, и возможность выбора студентом интересующих его предметов из ряда альтернативных. Для этого профессор предлагает тщательно разработанную им схему преобразований учебного процесса⁴⁷. Несколько позже, в 1905 году, Н. Н. Глубоковский стал членом епарихальной комиссии для участия в подготовительных работах к Поместному Собору (состоявшемуся только в 1917-1918 годах), и подал две записки, также касавшиеся вопроса духовного образования: «Об основе духовно-учебной реформы и о желательных штатах духовно-богословских школ» и «К вопросу о постановке высшего богословского учения в России». В конце 1905 года ученого избирают членом академической комиссии для выработки проекта нового Устава духовных академий⁴⁸, в 1906 году в предсоборном присутствии он, кроме освещения других тем, энергично выступал по вопросам преобразований в духовных школах, а в 1907 г. на основе доклада присутствию выпустил книгу «По вопросам духовной школы средней и высшей и об Учебном комитете при Святейшем Синоде».

В 1905 году Н. Н. Глубоковский принял на себя редактирование «Православной богословской энциклопедии», основанной профессором СПбДА А.П. Лопухиным, для которой написал много статей. В 1909 г. произошло важное и знаменательное событие в жизни Н. Н. Глубоковского – он был избран членом-корреспондентом Российской академии наук по отделению русского языка и словесности. Николай Никанорович печатал исследования и заметки на разные темы в церковных журналах, был почетным членом Московской и Киевской духовных академий, Лондонского библейского общества и других научных учреждений. «Работоспособность и энергия Глубоковского поражали его современников», – замечает протоиерей Александр Мень. Но при этом «среди коллег и студентов он оставил о себе память как о человеке большой сердечности и нравственной стойкости».⁴⁹

В 1921 году Н. Н. Глубоковский вместе с женой был вынужден эмигрировать в Финляндию, оттуда в Германию и некоторое время занимал кафедру Священного Писания Нового Завета в Праге. В 1922-1923 годах он читал лекции в Белградском университете, а в 1923 принял предложение занять кафедру Священного Писания Нового Завета в Софийском университете. В 1925 он был избран членом-корреспондентом Болгарской академии наук. В Болгарии он продолжал активную научную деятельность.

Хотелось бы обратить внимание на те черты Н. Н. Глубоковского как ученого, указанные архимандритом Ианнуарием (Ивлиевым), которые могут стать примером для нынешних библеистов. «Основной целью научных трудов и преподавательской деятельности ученого было создание систематического библейского богословия. Им руководило стремление сделать так, чтобы «Писание было и производящим источником и объединяющим центром для всех богословских наук»⁵⁰»⁵¹. Эта задача была блестяще решена Н. Н. Глубоковским в тех областях, разработкой которых он занимался. Но одному, даже гениальному человеку, не под силу создать полную систему библейского богословия – это может быть осуществлено лишь в рамках богословской школой. Поэтому указанная задача и стоит сегодня в числе приоритетных перед современной русской библеистикой.

Научный метод Н. Н. Глубоковского замечателен тем, что ученый был укоренен в Предании Православной Церкви. «Для православного верующего человека, воспитанного к тому же в духовной среде, эта верность Преданию могла быть просто родной привычкой, не подвластной никакой научной рефлексии, – пишет архимандрит Ианнуарий. – Не так обстояло дело с Н. Н. Глубоковским. Его внутреннее убеждение, почерпнутое в живой связи с Телом Христовым, постоянно ищет и находит свое обоснование в интуиции и работе ученого-историка»⁵². Используя в качестве отправной точки текст Священного Писания, продираясь через колючие заросли критических учений, а иногда пересекая дикую пустыню различных современных ему рационалистических гипотез, ученый выходит к тому оазису плодотворного и верного понимания Писания, который, как вдруг оказывается, давно удобрен и орошен Преданием Православной Церкви. Причем совершает свой путь Н. Н. Глубоковский, используя компас строгой логики и последовательности в рассуждениях. «Именно поверхностное использование формальной логики породило в XIX веке разрушительный смерч отрицательной критики в библеистике. И именно логике предстояло теперь восстановить в своем достоинстве разрушенные библеистические ценности, – говорит архимандрит Ианнуарий. – Н. Н. Глубоковский обнаружил строгий систематическо-логический подход не только в исагогике; доказательство логической непротиворечивости библейского текста было для него заветной целью и в экзегетике. Непомерная трудность этой задачи, усугубленная тем, что непротиворечивое единство должно было объединить в себе Писание с Преданием, не смущала и не останавливала экзегета»⁵³.

Всего Н. Н. Глубоковский написал около сорока крупных работ и множество статей.⁵⁴ Он скоропостижно скончался 18 марта 1937 года от болезни почек. Отпевавший его в Софийском кафедральном соборе митрополит Софийский Стефан в своем слове назвал Н. Н. Глубоковского «величайшим экзегетом в библейской экзегетике, любящим и верным сыном Церкви, могучим столпом Православия»⁵⁵. Изучение трудов и воспоминание жизни профессора Н. Н. Глубоковского, без сомнения, может стать одной из тех путеводных звезд, которые ведут современных исследователей и толкователей Священного Писания к верному и спасительному прочтению Слова Божия.